РУССКАЯ БАНЯ И БАНИ МИРА. РУССКАЯ БАНЯ.

Макар Тарасыч замахал веником Мы находим любопытные строки о бане у многих известных писателей. «— Эй, ты, фигура! — крикнул толстый, белотелый господин, завидев в тумане высокого и тощего человека с жиденькой бородкой и с большим медным крестом на груди. — Поддай пару! — Я, ваше благородие, не банщик, а цирюльник-с. Не мое дело пару поддавать. Не прикажете ли кровососные баночки поставить?» Так начинается рассказ А. П. Чехова «В бане», впервые напечатанный в 1885 г. в журнале «Осколки». Впоследствии писатель включил этот рассказ в собрание сочинений. В этой юмореске есть персонаж — Никодим Егорыч Потычкин. Вот Потычкин взбирается в парной на верхнюю полку: «Никодим Егорыч был гол, как и всякий голый человек, но на его лысой голове была фуражка». Любопытная деталь. Нынешние любители парной, как известно, надевают лыжную шапочку или старую фетровую шляпу. И этому есть, так сказать, научное обоснование: избежать прилива крови к голове. Парок с мятой В романе Александра Федеева «Последний из Удэге», над которым писатель работал почти тридцать лет, есть любопытные строки о бане. О том, как ее любят на Дальнем Востоке. «Ах да, ведь баня будет!» — с удовольствием подумал Алеша. Автор рассказывает, как старательно старик Агеич готовит баню. Агеич говорит: «В ванне активно не вымоешься, в ванне нашему брату шахтеру только грязь по телу разводить». И дальше: «Уже по тому, каким жаром обдало их предбаннике, Алеша понял, что баня будет министерской, и последние заботы жизни покинули его, освобождая место для забавы». Но вот Алеша зашел в парную. «Стиснуло жаром и обдало пряноватым каким-то запахом. — Чувствуешь? — поднеся два пальца к своему раскрасневшемуся пуговичному носу, радостно закричал Агеич. — Мята!.. С мятой парок поддаем. — Сейчас контроль наведем на наши пары, — угрожающе сказал Алеша и двумя обезьяньими движениями взлетел на верхний полок. — Ну, разве это пар? — сказал он разочарованно. — Пар должен с полки сшибать, настоящий пар можно только на четвереньках одолеть… А ну-ка, я сам займусь, давай чеплашку… Он отворил парную отдушину и один за другим поддал пять ковшей, приседая и пряча уши от пара, со свист вырывавшегося из отдушины. …Они парили друг друга во всех возможных сочетаниях, выбегали в предбанник, пили ледовый квас, мыли и снова парились и выливали друг на друга ведра с холодной водой». Всю хворь повыгнал Много примечательного о традициях русской бани можно почерпнуть в романе Георгия Маркова «Сибирь». Вот Акимов вместе со стариком Федотом Федотовичем парятся в деревенской бане. «Едва Акимов разделся, тело его обложило влажное тепло Выступил пот, с кожи ровно начал сползать, как изношенная рубаха, верхний слой…» Далее рассказывается, как Федот Федотович окатил себя водой из бадейки, потом большим ковшом зачерпнул в кадке воду и плеснул ее на каменку. «Вода с шипеньем в тот же миг превратилась в белое облако, которое с яростью ударилось в потолок и расползлось по всей бане». Мы узнаем, как Акимова обдало банным жаром, что он даже втянул голову в плечи, сжался. Старый же сибиряк Федот Федотович надел шапку и рукавицы, которые оберегали его от банного жара, взял из маленькой кадки распаренный березовый веник и полез на полок. «Покрякивая, он хлестал себя по телу нещадно…» И в заключение такая сценка. Федот Федотович соскочил с банного полка, сдернул шапку и рукавицы, распахнул двери и бросился в сугроб. «Барахтаясь в снегу, он только слегка покряхтывал, потом заскочил в баню, плеснул ковш в каменку и вновь оказался на полках. Теперь старик хлестал себя бережнее И реже, чем прежде… — Хорошо! Ой, как хорошо… Всю хворь повыгнал! — восклицал Федот Федотович». Банный король Емко и чрезвычайно достоверно описал ритуал нашей бани Борис Бедный в рассказе «Хозяин». Старый токарь Семен Григорьевич собирается в баню. Жена относится к этому скептически. «— И охота тебе каждый выходной в баню переться? — запротестовала Екатерина Захаровна. — Есть, кажется, ванна: напусти воды и мойся хоть каждый день! — Напусти сама и мойся, — беззлобно посоветовал Семен Григорьевич, давно уже привыкший к подобным разговорам. — Тесно в твоей ванне, как в мышеловке, а настоящее мытье простора требует, чтобы веником было где похлопать, попотеть всласть. В ванне только детей купать, а взрослому человеку баня необходима: там он душой добреет…» Жена дает мужу белье, кошелку, «из которой таинственно высовывается кончик березового веника». И вот Семен Григорьевич в бане. Он строго придерживается выработанного годами «регламента русской бани». Раздевшись еще до мытья парится «насухую». Пока веник парился в шайке с кипятком, Семен Григорьевич сидел на скамье, потел и покряхтывал от удовольствия, растирая заросшую седым волосом грудь. Страница 17 из 64 «Пар был такой резкий, что все входящие в парную сразу пригибались к полу, словно кланялись Семену Григорьевичу, торжественно восседавшему на самом верху полка. — Явился банный король! — крикнул мастер Зыков, старый дружок Семена Григорьевича, перебираясь со своей шайкой поближе к двери». Далее рассказывается, как приплясывая Семен Григорьевич стегал себя огненным веником по бокам, спине, животу — «словно был своим заклятым врагом». От наслаждения старый рабочий ухал, даже стонал слегка. Под конец в парной вместе с Семеном Григорьевичем остался только один парень, который не хотел признать себя побежденным. А старого токаря обуял спортивный азарт, и он все больше и больше поддавал пару. «— Ну и чертов старик! — сказал парень, перехватив сочувствующий взгляд Семена Григорьевича, и, пошатываясь, вышел из парной…» В гордом одиночестве старый мастер долго еще «добрел душой». До тех пор, когда уже совсем истрепался многострадальный веник, и все тело горело как ошпаренное. Семен Григорьевич вышел из парной весь красный, всклокоченный, торжествующий. Целых десять минут валил от него пар — так много вобрал он в себя тепла. Потом старый рабочий, отыскав в углу скамейку поукромнее, улегся и пролежал на ней полчаса. «Свободно дышала вся кожа, ощущение было такое, будто он заново народился». Затем Семен Григорьевич мылся с мылом, терся мочалкой и напоследок еще раз зашел в парную, чтобы чистым потом прошибло. И вот он идет по улице, помахивая кошелкой. «Подобревшая после бани душа Семена Григорьевича особенно остро, в каком-то радостном и немного детском свете первооткрытия воспринимала все, что происходило вокруг. Вот он поравнялся с ротой солдат в новых шапках-ушанках и добрых четверть часа шел с рядом с солдатами, машинально шагал в ногу, стараясь не отставать от рослого старшины, замыкавшего строй». Родимая древность Впечатляюще описание русской бани в «Плотницких рассказах» Василия Белова. «В бане уже стоял горьковатый зной. Каменка полыхала могучим жаром… Угли золотились, краснели, потухая, и оконный косяк слезился вытопленной смолой…». Но вот труба закрыта. Вместе с автором мы любуемся слабым мерцанием углей, подернутых пепельной сединой. «Вероятно, — пишет Василий Белов, — нет ничего лучше в мире прохладного предбанника, где пахнет каленой сосной и горьковатым застенным зноем. Летним, зеленым, еще не распаренным, сухим, но таящим запахи июня березовым веником. Землей, оттаявшей под полом каменки. Какой-то родимой древностью. Тающим снежным холодом…» С тонким знанием автор описывает русскую банную «одиссею». Вначале разуться, слегка замерзнуть. Потом на полок в сухой, легкий и ровный жар, вздрагивая от подкожного холода. Первая проба — ковшик воды в каменку. «Валуны отозвались коротким и мощным шумом… Каменка зашумела, сухой, нестерпимый жар ласково опалил кожу. Я ошпарил веник, отчаянно взобрался на верхний полок и вмиг превратился в язычника: все в мире перекувырнулось, и все приобрело другое, более широкое, значение».