РУССКАЯ БАНЯ И БАНИ МИРА. ТРАДИЦИИ РУССКОЙ БАНИ.

К сожалению, многие добрые традиции русской бани забыты, утеряны и их надо терпеливо, буквально по крупицам, собирать. В этом нам помогут книги наших писателей. Мы вновь испытали очарование «великолепной русской баней», воспетой А. С. Пушкиным. А. Н. Толстой со свойственной ему образностью рассказал, как «банился» Петр I. Но есть еще немало в русской литературе прелюбопытнейших «банных» страниц, которые помогут нам оживить добрые традиции. Перед наступлением на Казань Замечательный советский писатель Вячеслав Шишков отлично знал русский быт, особенно жителей Урала и Сибири, где издавна любят жаркую баню. В историческом повествовании об Емельяне Пугачеве есть любопытный эпизод, в котором русская баня раскрывается во всем ее многообразии, и нынешние любители парной узнают немало интересного о банной процедуре. Мы живо себе представляем обширную бревенчатую баню, освещенную масляными подвесными фонарями. Липовые, добела промытые с дресвой скамьи… На полках — три расписных берестяных туяса с медом да с «дедовским» квасом, что «шибает в нос и великие прояснения в мозгах творит». На дубовом столике — вехотки, суконки, мочалки, куски пахучего мыла. «Мыловарнями своими Казань издревле славилась». В парном отделении, на скамьях, обваренные кипятком душистые мята, калуфер, чабер и другие травы. В кипучем котле квас с мятой — для распаривания березовых веников и поддавания на каменку. …Вот Крохин принялся ковш за ковшом поддавать в печь. Баня наполнилась ароматным паром. Шелковым гнетом зажихали веники. Парились неуемно. А купец все поддавал и поддавал, не жалея духмяного квасу. Па белыми взрывами пыхнув, шарахался вверх, во все стороны. «Приятно покрякивая и жмурясь, Пугачев сказал: — Эх, благодать! Ну, спасибо тебе Иван Васильевич! Отродясь не доводилось в этакой баньке париться. На што уж императорская хороша а эта лучше. — С нами бог! — воскликнул купец в ответ. — А не угодно ли тертой редечкой с красным уксусом растереться? — Давай, давай. Терли друг друга, кряхтели, гоготали, кожа сделалась багряною, пылала. В крови, в мускулах ходило ходуном, на душе стало беззаботно и безоблачно». Далее купец уговаривает Пугачева выпить после бани: «— Сказано: год не пей, а после баньки укради, да выпей». Пугачев, как выяснилось, был не охоч до хмельного: «— Ахти добро. Только, чуешь, на деле-то не впотребляю я хмельного». Хоть каждый день баню топи Пожалуй, одно из самых примечательных описаний русской бани мы найдем в знаменитом романе П. И. Мельникова-Печерского «В лесах», этой славной, как сказал А. М. Горький, русской поэме о Заволжье. Главный герой романа Патап Максимович Чапурин — широкая русская натура, любимый образ самого писателя. «Хоть дело было и не в субботу, но как же приехавших… гостей в баньке не попарить? Не по-русски будет. Да и сам Патап Максимыч такой охотник был париться, что ему хоть каждый день баню топи». Читатель знакомится с описанием бани, которая стола на берегу речушки для безопасности от пожару и чтобы летом, выпарившись, близко было окунуться в холодную воду. Страница 15 из 64 «Любит русский человек, выпарившись, зимой на снегу поваляться, летом в студеной воде искупаться». Баня была высокая, просторная. Липовые полки, лавки и самый пол по нескольку раз строгались скобелем. В предбаннике на лавках были положены кошмы, покрытые белыми простынями. Пол устлан войлоком, а на нем раскидано пахучее сено, тоже покрытое простынями. На лавках лежали веники, стояли медные луженые тазы с щелоком и взбитым мылом, а рядом большие туесы с подогретым на мяте квасом для окачивания перед тем, как лезть на полок. «Чуть не с полночи жарили баню, варили щелоки, кипятили квас с мятой для распаривания веников и поддаванья на каменку». Далее идет подробное описание, как дюжие ребятушки парили Патап Максимовича двумя парами веников, а он таял в восторге да покрикивал: «Поддавай, поддавай еще!.. Прибавь парку, миленькие!.. У, жарко!.. Поддавай!..» И дюжие парни, не жалея Патапа Максимовича, изо всей силы хлестали его жаркими, как огонь, вениками. Затем Патап Максимович прыгнул с полка, вылетел из бани и бросился в сугроб. «Снег обжег раскаленное тело, и с громким гоготанием начал Чапурин валяться по сугробу. Минуты через две вбежал назад и прямо на полок: — Хлыщи жарче, ребятушки!.. Поддавай, поддавай, миленькие!.. — кричал он во всю мочь. …Три раза валялся в сугробе Патап Максимыч. Дюжину веников охлыстали о него… Целый жбан холодного квасу выпил он, запивая банный жар. Насилу-то отпарился. И когда лег в предбаннике на разостланные кошмы, совсем умилился душой…» Москва без бань — не Москва В. А. Гиляровский, знаменитый «дядя Гиляй», в книге «Москва и москвичи» писал: «Москва без бань — не Москва!». В роскошных Сандуновских банях, отмечает Гиляровский, перебывала и грибоедовская, и пушкинская Москва, та, которая собиралась в салоне Зинаиды Волконской и Английском клубе. Ведя рассказ о банях, писатель приводит слова старого актера Ивана Алексеевича Григоровского: «И Пушкина видел… любил жарко париться!» Нынче знаменитым Сандуновским баням, куда с большим удовольствием ходят не только москвичи, но и гости столицы, в том числе из зарубежных стран, уже более 167 лет! Еще до сооружения этих фешенебельных бань поблизости, в Кузнецком ряду (так тогда назывался нынешний Кузнецкий мост) у реки Неглинной, издавна были бани. Бревенчатые, славящиеся отменным паром. Воду для мытья доставляли при помощи «журавля» прямо из реки. Разбушевавшийся в 1737 году московский пожар оставил от этих бань, как и от многих других строений, только обгоревшие трубы. И вот на пепле сгоревших бань известные актеры Петровского театра супруги Сандуновы, получив наследство, построили в 1806 году каменные бани. С большим художественным вкусом, комфортом. Не менее популярные сейчас, особенно среди спортсменов, Центральные бани были построены значительно позже — в 1891 году. Но вернемся к книге «дяди Гиляя». Он вспоминает известного поэта 60-х годов прошлого века П. В. Шумахера, большого любителя русской бани, посвятившего ей такие строки: В бане веник больше всех бояр, Положи его, сухмяного в запар, Чтобы он был душистый и взбучистый, Лопашистый и драчистый… И залез я на высокий на полок, В мягкий, вольный, во малиновый парок, Начал веничком я париться, Шелковистым, хвостистым жариться… «Баня, баня, мать родная» А как не вспомнить рассказы о русской бане Федор Ивановича Шаляпина! — Это у меня с детства! — так говорил великий артист о своей любви к русской бане. «Любил я с отцом, — вспоминает Шаляпин, — ходить в баню… Там мылись и парились мы часами; до устали, до изнеможения. А потом, когда ушел я из дому, помню: в какой бы город я ни приезжал, первым долгом, если хоть один пятак был у меня в кармане, шел я в баню и там без конца мылся, намыливался, обливался, парился, шпарился — и опять все сначала». В одной из художественных биографий Ф. И. Шаляпина подробно рассказывается о его приверженности к банному жару. Живо представляешь, как Шаляпин входит в банный зал, зажав в руках большую мочалку и огромный березовый веник. Постоянный банщик Шаляпина, сухой старый Дормидонт, бежит навстречу с двумя большими шайками: «Пожалуйста, Федор Иванович!» И сразу же, поднявшись на цыпочки обдает его раз за разом одной и другой шайками воды и, спросив: «Не горячо?» — хватает с пола друг за дружкой еще добрый десяток заранее заготовленных шаек. «Хорошо!.. — наслаждается Шаляпин. — Превосходно!.. Дуй, Дормидонт, дальше!..» Далее Шаляпин с большой охотой проделывает все банные процедуры. С покряхтыванием, с восторженными восклицаниями «обрабатывает» свое тело жесткими ударами шелестящего березового веника… Из серых облаков пара доносится голос Шаляпина: «Веник — всему начальству главный! Баня — мать родная!.. И-э-э-х ты! Люблю, братцы, баньку!» Потом на мотив «Волга, Волга, мать родная» он поет: «Баня, баня, мать родная», и остальные компаньоны по бане подтягивают ему… Страница 16 из 64